Сегодня два года, как погиб Алексей Дубин - человек, который любил мир.....

Флейтист

Он шел и играл...
Он шел и играл, даже не морщась от резкой боли, когда, распарывая плохонькую одежду, в тело впивались раскаленные осколки.
Флейтист привык к боли - жизнь среди зверей в человеческом обличии берет свое.
Он шел и играл, даже не обращая внимания на жуткие крики, когда ядра швейцарских кулеврин чертили кровавые борозды в идеальном строю пикинеров.
Флейтист привык к смерти - за свои неполные шестнадцать лет он уже знал все о жестокости потерявших свою душу людей.
Он шел и играл, когда рослый капитан в вороненом доспехе исступленно орал на знаменосца, в последний момент струсившего и побоявшегося выйти со знаменем вперед.
Флейтист привык к трусости - он знал, что время героев бесповоротно прошло...

Смерть, грязь, голод и чума - все это превратилось в неописуемое зверство, которое армия палачей несла на остриях клинков.
Не было ни одного боя, после которого не раздавались стоны умирающих. Казалось, стонала сама земля, покрытая глубокими ранами воронок, вырванных из ее плоти пушечными ядрами.
Не было ни одного боя, после которого не раздавался гортанный хохот победителей. Казалось, хохотала сама преисподняя, насыщаясь кровью грешников и их невинных жертв.
Эпоха, кичливо названная ренессансом, повергнула мир в ужас новой войны, в которой были забыты честь и благородство. В этом веке правили богачи и наемники.

Он не помнил свое детство - с рождения его окружали солдаты, которых он видел или пьяными или умирающими.
Он не знал своих родителей - его воспитали в обозе, где сердобольные маркитантки, потерявшие своих детей, называли его сыном.
Он не думал, что жить можно иначе, не встречая новый день, как последний.
Он просто играл на самодельной простенькой флейте, не давая своему сердцу зачерстветь.

Строй останавливался - знаменосец, будто окаменев от ужаса, не мог сделать ни одного шага. Озверевший капитан с силой выдернул из ослабевших рук фенриха знамя, свалив его в грязь. Приоткрыв забрало, офицер взмахнул знаменем, но команда так и не вырвалась из онемевших от удивления губ. Мальчишка, игравший на флейте, уже шагал впереди строя, и все войско, неожиданно смолкнувшее, двигалось за ним.

Он играл не боевую задорную музыку, под которую ландскнехты маршем шли по несчастной стране, сея на своем пути кровавый террор.
Он играл не пафосный гимн, который ландскнехты орали на привале, вливая в себя пиво.
Он играл о любви... О любви, которой никогда не знал... И грустное пение флейты, казалось, разрывало сердца солдат, идущих на смерть...

Через несколько часов, когда последние раненые перестали хрипеть, наемники уже снимали одежду и доспехи с убитых, сопровождая мародерство разговорами о славной победе. Капитан шел, сняв шлем, в сторону первого рубежа, где тела лучших солдат застыли в предсмертной агонии. Все, кто видел его лицо, невольно поражались - офицер был молод, но его холодные глаза светились ненавистью ко всему живому. Неожиданно он остановился, будто нашел, что искал. Капитан понял, почему смолкла музыка, которая принесла им победу - перед ним, раскинув руки, лежал молодой флейтист, будто нарочно запрокинув голову, чтобы показать ужасную рану на горле.

"Аркебуза. Пуля. В упор”. - Моментально определил капитан и, развернувшись, двинулся к ставке, насвистывая какую-то браваду.
Под тяжелым ботфортом жалобно хрустнула самодельная простенькая флейта...

прочитал ...
сурово ... очень сурово ...

Здорово... почему-то вспомнился "капитан Алатристе"...

Примерна та же эпоха (16 век)

... последние кадры... очень похоже