Версия для печати Оригинальная версия тут

Дневники: BeliyDemon -> Walk on vanity ruins

23 октября 2007

22:08   Идеальный Город. Путеводитель

Он настолько близок, что его можно коснуться рукой. Он настолько далек, что его и не видно отсюда. Он так же эфемерен, как и мы. И так же реален, как и наши мечты. Он – идеален со всеми его пороками. Он – гротескная маска, которую получает каждый, кто приходит к нему в поиске. Не важно чего – славы, забвения, счастья горечи. Он дает нам крылья. Он ломает их. Этот Город – Идеален. Он не может быть другим. Святое кольцо. Это святое, проникнутое верой место расположено на окраине Города, за Шпилем. Это кольцо из мелких белых камней было возведено примерно в одно время с Городом. Они ведут меня вперед, толкают меня в спину, плюют в меня, и это после всего, что я для них сделала. Впереди я вижу, как эти приезжие священники раскладывали белые, «святые» камни вокруг огромной вязанки дров. Я слышу, как в толпе раздаются злые голоса, злые, знакомые голоса. Вот кузнец, который по неосторожности выжег себе глаз, и чуть не спалил себе кузницу, я возвращалась в полночь с шабаша, я ринулась к нему и спасла его и его мастерскую. Пожар унялся, его глаз запекся и болел лишь в плохую погоду. А теперь он - один из тех, кто пошел на мой дом с вилами и факелами. Вот староста и его жена, они мучались от того, что у них не могло быть детей. Я дала ей отвар из костей не родившегося ребенка, и через девять месяцев я приняла у нее роды. И староста в порыве доброты, не иначе, подписал приказ о моей публичной казни. Вот местный священник, к которому в церковь каждую полночь пробирались бесы, тушили свечи, мазали своим пометом иконы. И я вошла туда, нагая, поборов стыд перед его служками, что прятались за колоннами храма. И я провела там три ночи, дразня бесов, и когда я вышла, они все пошли за мной в реку. И теперь он стоит с факелом рядом с готовящимся костром. И вот они толкают меня вперед, я падаю на эти бревна, их сучья царапают мне лицо, меня поднимают и пинком направляют к столбу прямо в центре. Меня привязывают к нему, привязывают так, что я не могу шевельнуться так, чтобы мои руки не стянуло еще сильнее. Три приезжих священника злобно пялят на меня свои маленькие глазки. Один из них поворачивается к толпе и начинает читать свою душещипательную проповедь, двое других становятся на колени и воздевают очи к небу. Если они хотят увидеть во мне ведьму, то пускай. Я ведь знаю, что я невинна. Я ведь буду знать, что их душа не уйдет к богу, она останется здесь. С этой мыслью я закрываю глаза и чувствую, как огонь жадными устами впивается сначала в мои ноги, и поднимается ввысь, целуя меня, как страстный любовник. Ни стона не раздастся из моей груди. Река Агнцов. Эта река протекает вдоль Города с севера, она медленно и степенно разливается в молчаливой и угрюмой красоте своих свинцовых вод. Когда-то до Города, здесь приносили жертвы древним божествам. Под покровом ночи она скользит вперед, цокот каблуков и черная тень – вот и все что увидел и услышал бы констебль. Некоторые фонари уже перестали гореть, масло в них кончилось, а залить новое масло некому, да и недосуг. Так что она бежит вперед, накинув черный плащ, скрываясь от своего мужа. Цокот каблуков и черная тень. Она бежит, аккуратно, мягко, лишь бы не разбудить ребенка, лишь бы спасти ребенка. Она останавливается на набережной, переводит дыхание, когда слышит его шаги. Его шаг – это раскат грозы, по сравнению с цоканьем ее каблучков. Его вздох – порыв ветра, тогда как она мягко выдыхает воздух. Он – зверь, обезумевший от пьянства, виста со своими друзьями, пьянства, виста. Чудовище, всем сердцем ненавидящее это маленькое существо, что пищит в его доме – его сына. Она видит его горящие злобой голубые глаза, разметавшиеся по плечам нечесаные космы, сбившиеся бакенбарды. Она видит и тихо крадется дальше, укачивая ребенка. Лишь черная тень. Тень, за которой гонится гончая, старая пьяная гончая. Он шумно впускает воздух в нос и так же шумно его выдыхает. Ноздри расширяются и сужаются. Губы изгибаются в злодейской усмешке. Прятаться нет смысла, теперь осталось только бежать, надеяться, что у ищейки не хватит прыти догнать тень. И она бежит, бежит, бежит. Цокот каблуков, шумное дыхание зверя за спиной. Муж ударяет ее, она падает на мощенную камнем набережную, успевая перевернутся и упасть спиной на холодную землю. Спасти ребенка. Он стоит над ней, по подбородку течет струйка слюны, из кармана камзола выглядывает рукоять пистолета. Пес стар, но у него острые клыки. Он упирает ствол пистолета ей в живот и нажимает на курок. Вспышка и на секунду видно их обоих. У нее длинные светлые кудри, большие зеленые глаза, нос чуть вздернут вверх и точеные губы. У него черные бакенбарды, чуть тронутые сединой, голубые глаза, спокойные как у мертвого, тонкая ухмылка на лице. По ее белому платью растекается кровавое пятно. По его бледному лицу ухмылка растекается в дикую улыбку. Клыки гончей сжались на шее жертвы. Он сбрасывает ее в реку, затем с отвращением он толкает ногой ребенка в ту же холодную темную воду; он размахивается и швыряет пистолет на глубину. Гончая разворачивается. Он идет, сунув руки в карманы, вспоминает о дне свадьбы, о том, как прекрасна его жена. О том, как она умна. О том, какая она хорошая мать. О том, какая она была. И у него на глазах встают слезы. Фонари все еще не горят. Гончая останавливается. Завтра утром улицу ждет большой сюрприз. Джентльмен, один из лучших игроков, примерный семьянин, повесившийся на своей собственной одежде на не горящем фонаре. Особняк «Роза ветров». Старый особняк, находящийся на холме, открытый всем ветрам, что и дало ему такое название. Это здание некогда снималось благородными дамами и джентльменами для своих до сих пор никому не известных целей. Хотя шутки о ветрености обитателей «Розы ветров» очень долго ходили по Городу. Все сидят перед дверью. В ожидании того момента как выйдет лакей и пригласит их внутрь следующей комнаты. Все – десять человек – одеты абсолютно одинаково, даже женщины, если среди них были таковые, одеты в такие же жилеты что и мужчины. У всех на лице маски – одинаковые белые маски с губами растянутыми в улыбке. У всех в нагрудном кармане жилета платок, на котором вышиты инициалы и название этого тайного клуба. И ничего больше не указывает на их личности. Они сидят в полутемном зале, перед ними портрет основателя этого клуба. Он – высокий, слегка бледный мужчина лет двадцати пяти, он улыбается и снисходительно смотрит на сидящих здесь людей. Именно его лицо было взято за основу их масок. Он умер через два года после написания этого портрета, после основания их клуба. Слуга заходит в зал и говорит фразу, уже давно известную всем завсегдатаям клуба. - В одном из револьверов пуля. В девяти остальных нет. Прошу. – Он отходит в сторону и держит дверь открытой, пока все заходят внутрь. Шаги смертников медленны и грациозны, исполнены неземного достоинства. Никто ни знает - в каком револьвере пуля. Они садятся за круглый стол, перед каждым в блюде абсолютно одинаковые револьверы. Черные, с полированной ручкой, с одним и тем же гербом. Две буквы готическим шрифтом – «ЛС» - Лига Самоубийц. «ЛС» - инициалы первого умершего здесь. Основателя клуба. Большего про него не знают ничего. Все одинаковыми движениями берут револьвер. Все одновременно взводят курки. Все одновременно подносят его к виску. Минута. Все ждут минуту. Глаза бегают под маской, синие глаза, карие, зеленые, черные. У кого-то пот течет по лицу, нервы напряжены. У кого-то все тело расслабленно, напряжена лишь рука с револьвером. Секунды текут быстрее, чем песок сквозь пальцы. Все одновременно нажимают на спуск. Выстрел раздирает чопорную тишину зала. Сухие щелчки заглушил один выстрел, теперь оставшиеся девять встают и вновь идут в зал. Затем слуги укладывают тело в гроб, не снимая маску и аккуратно положив револьвер в гроб. Все идут на кладбище и все девять несут гроб. За прошедшие секунды этот человек стал для них ближе, чем их семьи и друзья. Кому-то обидно, что умер не он, кому-то этот факт – бальзам на душу. Они идут на кладбище и спускают гроб в могилу, где на могильном камне выбивают инициалы усопшего. Все девять говорят свои слова прощания и признания, любви и обожания, признательности и стыда. Смерть одного подталкивает к жизни других. Эти слова, этот жуткий принцип домино выбит на склепе Л. С. – основателя. Лишь через смерть, дышащую в затылок, обходящую этот круг, ты поймешь - как ценна жизнь. В ту последнюю минуту ты любишь всех тех, кто рядом с тобой. Ты признателен им за то, что они могут умереть вместо тебя, и рад тому, что они будут ценить твою смерть. Любить твою смерть. Главная улица. Эта улица положила начало Городу. Положила начало мечте. Эта улица со всеми ее отростками течет через весь город, опутывает его паутиной. Сначала вымощенная камнями, затем заасфальтированная эта улица теперь украшена десятками вывесок, сотнями софитов рекламных щитов, тысячами горящих окон домов. Эта улица – «Неоновая паутина» города. Эта улица – крючок в сердце любого человека. - Они считают, что они поступают правильно! Они до сих пор думают, что они – властители положения в Городе! Но – власть должна принадлежать народу! Они слишком глупы, если этого не понимают. И сейчас мы пройдем отсюда до ратуши и заставим их прекратить подавлять наш голос! Власть – массам! – Он ораторствует во главе тысячи людей, бурно жестикулирует, взывает к ответу небеса, власть и народ. Он смотрит в глаза каждому из своих слушателей и никому одновременно. Он - одетый в потертый черный пиджак, нечищеные туфли, со старыми очками на носу – разжег толпу тем, что он был среди нее. Что он пострадал от власти. Что его голос, его крик о помощи был нещадно задавлен сапогом армейского гарнизона. Он всего лишь хотел лучшей доли, а получил лучшую трепку из пяти своих единомышленников. И теперь он ведет за собой толпу. Он вышагивает во главе ее, пытаясь чеканить шаг по каменной улице. Пытаясь показать, что он не боится будущего, ожидающего его, если он проиграет. Хор голосов за спиной, нестройный шаг его «воинства» - все, что есть у него кроме собственных убеждений. «Они не станут открывать огонь по всем» - думает он, - «здесь дети, женщины, старики». «Они не станут». И он идет дальше, вспоминая, как его друзей повесили на фонарных столбах прямо на этой улице. Тогда он стянул их тела и закопал их на кладбище. Но их вновь выдернули из земли и вновь вздернули на тех же местах. Чудовища. Впереди уже виднеется ратуша. Впереди – их светлое будущее. Отринуть этот мрачный черный Город и сделать его другим, спасти его, изначально добрую, сущность и вернуть его к свету. *** Я стою в первом ряду. Впереди – огромная толпа, кровожадная, омерзительная толпа. Террористы. Убийцы. Инакомыслящие. Глупые обыватели, пошедшие по капризу сумасшедшего. Я вижу, насколько, он подлый, я вижу, насколько, он чудовищен. Я знаю это. И знал до этого. Он ведет за собой детей, женщин, стариков. Ведет их на убой, по своей прихоти, ради своей мести и ничтожных идеалов. Такие как он не имеют права на власть. Я помню, что делала с ним власть. Я помню, как моего брата изуродовали его четверо друзей. Я рад, что их повесили. Я лично вешал девушку, вдохновившую его на это. Для всего гарнизона – это подавление восстания. Для меня – это избавление от жестокого прошлого, полного побоев и оскорблений от моего старшего брата. Я вижу его. Я ненавижу его. Офицер дает приказ – «оружие наизготовку». Есть. Мы ждем еще несколько секунд, в надежде, что они одумаются. Мы ждем. Я знаю, что не одумается, мой брат слишком упрям. Офицер дает приказ – «огонь». Есть. Наши выстрелы идут в толпу. Я же стреляю в брата. Я не убил его. Но убью. Теперь, когда восстание подавлено, я лично затягиваю петлю на его шее. Я лично выбираю место. На том же фонарном столбе, что и ту девушку. Я не отворачиваюсь, когда вижу его стекленеющий взор. Его губы, пытающиеся ухватить воздух. Но я – мастер своего дела. Когда он перестает шевелиться. Когда расходится толпа. Когда уходят мои друзья. Когда ночь окрасила Город в черный, я прихожу к нему, к своему брату, а не к предателю. Я снимаю его со столба. Я целую его в лоб и несу на кладбище. Прощай, брат.

Комментарии [0]

Нет комментариев к выбранной записи.

mJournal v2.0pb7 © 2003-2006 by UriSoft